Неточные совпадения
«Там видно будет»,
сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так
легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
— Вы найдете опору, ищите ее не во мне, хотя я прошу вас верить в мою дружбу, —
сказала она со вздохом. — Опора наша есть любовь, та любовь, которую Он завещал нам. Бремя Его
легко, —
сказала она с тем восторженным взглядом, который так знал Алексей Александрович. — Он поддержит вас и поможет вам.
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень
легко и просто было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, —
сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогда не видаться, тотчас же поехал к Анне, он покраснел. — Вот мы говорим, что народ пьет; не знаю, кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
И в тоне этого вопроса Левин слышал, что ему
легко будет
сказать то, что он был намерен
сказать.
― Я хотела, я только… ― вспыхнув
сказала она. Эта его грубость раздражила ее и придала ей смелости. ― Неужели вы не чувствуете, как вам
легко оскорблять меня? ―
сказала она.
Вронский
сказал глупость, которой
легко положить конец, и я ответила так, как нужно было.
— Нешто вышел в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, —
сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и
легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что потом ей было так же просто и
легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и
сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно дружелюбнее.
— Я думаю, что нельзя будет не ехать. Вот это возьми, —
сказала она Тане, которая стаскивала
легко сходившее кольцо с ее белого, тонкого в конце пальца.
―
Легко быть введену в заблуждение, делая заключение об общем призвании народа, ―
сказал Метров, перебивая Левина. ― Состояние рабочего всегда будет зависеть от его отношения к земле и капиталу.
— Я очень благодарю вас за ваше доверие, но… —
сказал он, с смущением и досадой чувствуя, что то, что он
легко и ясно мог решить сам с собою, он не может обсуждать при княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви и прощения. Он остановился, глядя на княгиню Тверскую.
— Нет, молодой человек, —
сказал он, качая головою. — На таком великом расстоянии неприятелю
легко будет отрезать вас от коммуникации с главным стратегическим пунктом и получить над вами совершенную победу. Пресеченная коммуникация…
Услыша, что у батюшки триста душ крестьян, «
легко ли! —
сказала она, — ведь есть же на свете богатые люди!
Парень с серебряной серьгой в ухе
легко, тараном плеча своего отодвинул Самгина за спину себе и
сказал негромко, сипло...
— А весь этот шум подняли марксисты. Они нагнали страха, они! Эдакий… очень холодный ветер подул, и все почувствовали себя
легко одетыми. Вот и я — тоже. Хотя жирок у меня — есть, но холод — тревожит все-таки. Жду, —
сказал он, исчезая.
— Вы ей не говорите, что я был у вас и зачем. Мы с ней еще, может, как раз и сомкнемся в делах-то, —
сказал он, отплывая к двери. Он исчез
легко и бесшумно, как дым. Его последние слова прозвучали очень неопределенно, можно было понять их как угрозу и как приятельское предупреждение.
Выдумывать было не
легко, но он понимал, что именно за это все в доме, исключая Настоящего Старика, любят его больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда шли кататься в лодках и Клим с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку с мамой,
сказал ей...
Прочитав эти слова, Самгин огорчился, — это он должен бы так
сказать. И, довольствуясь тем, что смысл этих слов укрепил его настроение, он постарался забыть их, что и удалось ему так же
легко, как
легко забывается потеря мелкой монеты.
Ей долго не давали петь, потом она что-то
сказала публике и снова удивительно
легко запела в тишине.
И первый раз ему захотелось как-то особенно приласкать Лидию, растрогать ее до слез, до необыкновенных признаний, чтоб она обнажила свою душу так же
легко, как привыкла обнажать бунтующее тело. Он был уверен, что сейчас
скажет нечто ошеломляюще простое и мудрое, выжмет из всего, что испытано им, горький, но целебный сок для себя и для нее.
«Удивительно
легко с нею», — отметил Самгин и
сказал: — Когда я вошел, вам как будто неприятно было, вы даже испугались.
Варавка схватил его и стал подкидывать к потолку,
легко, точно мяч. Вскоре после этого привязался неприятный доктор Сомов, дышавший запахом водки и соленой рыбы; пришлось выдумать, что его фамилия круглая, как бочонок. Выдумалось, что дедушка говорит лиловыми словами. Но, когда он
сказал, что люди сердятся по-летнему и по-зимнему, бойкая дочь Варавки, Лида, сердито крикнула...
— Донат Ястребов, художник, бывший преподаватель рисования, а теперь — бездельник, рантье, но не стыжусь! — весело
сказал племянник; он казался немногим моложе тетки, в руке его была толстая и, видимо, тяжелая палка с резиновой нашлепкой на конце, но ходил он
легко.
Вообще все шло необычно просто и
легко, и почти не чувствовалось, забывалось как-то, что отец умирает. Умер Иван Самгин через день, около шести часов утра, когда все в доме спали, не спала, должно быть, только Айно; это она, постучав в дверь комнаты Клима,
сказала очень громко и странно низким голосом...
— Даже чаем напою, —
сказала Никонова,
легко проведя ладонью по голове и щеке его. Она улыбнулась и не той обычной, насильственной своей улыбкой, а — хорошей, и это тотчас же привело Клима в себя.
Особенно звонко и тревожно кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом, тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата,
легко согнул руку, державшую флаг, и
сказал...
— Я догадалась об этом, —
сказала она,
легко вздохнув, сидя на краю стола и покачивая ногою в розоватом чулке. Самгин подошел, положил руки на плечи ее, хотел что-то
сказать, но слова вспоминались постыдно стертые, глупые. Лучше бы она заговорила о каких-нибудь пустяках.
— Разве ты… я думал, что ты — верующая, —
сказал Самгин, недоверчиво взглянув на лицо ее, в потемневшие глаза, — она продолжала,
легко соединяя слова...
Он стал расталкивать товарищей локтями и плечами, удивительно
легко, точно ветер траву, пошатывая людей. Вытолкнув Самгина из гущи толпы, он
сказал...
Он побежал отыскивать Ольгу. Дома
сказали, что она ушла; он в деревню — нет. Видит, вдали она, как ангел восходит на небеса, идет на гору, так
легко опирается ногой, так колеблется ее стан.
— Боже мой, если б я знал, что дело идет об Обломове, мучился ли бы я так! —
сказал он, глядя на нее так ласково, с такою доверчивостью, как будто у ней не было этого ужасного прошедшего. На сердце у ней так повеселело, стало празднично. Ей было
легко. Ей стало ясно, что она стыдилась его одного, а он не казнит ее, не бежит! Что ей за дело до суда целого света!
— Послушай, —
сказала она, — тут есть какая-то ложь, что-то не то… Поди сюда и
скажи все, что у тебя на душе. Ты мог не быть день, два — пожалуй, неделю, из предосторожности, но все бы ты предупредил меня, написал. Ты знаешь, я уж не дитя и меня не так
легко смутить вздором. Что это все значит?
— Пойдем домой, ты
легко одета, —
сказал он.
— Нет, —
сказала она, — чего не знаешь, так и не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит, сидит, как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она не здешняя. А я — ах, как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами как дышится
легко! Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки! не хочу никуда. Что бы я одна делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
Может, я очень худо сделал, что сел писать: внутри безмерно больше остается, чем то, что выходит в словах. Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на словах — смешнее и бесчестнее. Версилов мне
сказал, что совсем обратное тому бывает только у скверных людей. Те только лгут, им
легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
Хотя горы были еще невысоки, но чем более мы поднимались на них, тем заметно становилось свежее.
Легко и отрадно было дышать этим тонким, прохладным воздухом. Там и солнце ярко сияло, но не пекло. Наконец мы остановились на одной площадке. «Здесь высота над морем около 2000 футов», —
сказал Бен и пригласил выйти из экипажей.
22 января Л. А. Попов, штурманский офицер, за утренним чаем
сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик». — «А я ночью озяб», — заметил я. «Как так?» — «Так, взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или я, или тропики. Я лежал
легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо на меня».
И он вспомнил свое вчерашнее намерение всё
сказать ее мужу, покаяться перед ним и выразить готовность на всякое удовлетворение. Но нынче утром это показалось ему не так
легко, как вчера. «И потом зачем делать несчастным человека, если он не знает? Если он спросит, да, я
скажу ему. Но нарочно итти говорить ему? Нет, это ненужно».
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, —
сказала она и
легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей сел на козлы и дал знак кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими ногами.
Несмотря на то, что генерал не разрешил ему посещения острога утром, Нехлюдов, зная по опыту, что часто то, чего никак нельзя достигнуть у высших начальников, очень
легко достигается у низших, решил всё-таки попытаться проникнуть в острог теперь с тем, чтобы объявить Катюше радостную новость и, может быть, освободить ее и вместе с тем узнать о здоровье Крыльцова и передать ему и Марье Павловне то, что
сказал генерал.
Сердцем его тоже Господь наделил добрейшим: плакал он и восторгался
легко; сверх того пылал бескорыстной страстью к искусству, и уж подлинно бескорыстной, потому что именно в искусстве г. Беневоленский, коли правду
сказать, решительно ничего не смыслил.
— Хорошо — с, —
сказал он, смеясь. — Нет — с, Вера Павловна, от меня не отделаетесь так
легко. Я предвидел этот шанс и принял свои меры. Ту записку, которая сожжена, он написал сам. А вот эту, он написал по моей просьбе. Эту я могу оставить вам, потому что она не документ. Извольте. — Рахметов подал Вере Павловне записку.
— Часов в двенадцать, —
сказала Верочка. Это для Жюли немного рано, но все равно, она велит разбудить себя и встретится с Верочкою в той линии Гостиного двора, которая противоположна Невскому; она короче всех, там
легко найти друг друга, и там никто не знает Жюли.
Ах, как
легко! так что и час, и два пролетят, будто одна минута, нет, ни минуты, ни секунды нет, вовсе времени нет, все равно, как уснешь, и проснешься: проснешься — знаешь, что много времени прошло с той поры, как уснул; а как это время прошло? — и ни одного мига не составило; и тоже все равно, как после сна, не то что утомленье, а, напротив, свежесть, бодрость, будто отдохнул; да так и есть, что отдохнул: я
сказала «очень
легко дышать», это и есть самое настоящее.
— Я вам объявляю монаршую волю, а вы мне отвечаете рассуждениями. Что за польза будет из всего, что вы мне
скажете и что я вам
скажу — это потерянные слова. Переменить теперь ничего нельзя, что будет потом, долею зависит от вас. А так как вы напомнили об вашей первой истории, то я особенно рекомендую вам, чтоб не было третьей, так
легко в третий раз вы, наверно, не отделаетесь.
Сначала она осмотрелась кругом, несколько дней она находила себе соперницу в молодой, милой, живой немке, которую я любил как дитя, с которой мне было
легко именно потому, что ни ей не приходило в голову кокетничать со мной, ни мне с ней. Через неделю она увидела, что Паулина вовсе не опасна. Но я не могу идти дальше, не
сказав несколько слов о ней.
Нельзя
сказать, чтоб он
легко сдался, он отчаянно боролся целых десять лет, он приехал в ссылку еще в надежде одолеть врагов, оправдаться, он приехал, словом, еще готовый на борьбу, с планами и предположениями. Но тут он разглядел, что все кончено.
Мать уехала рано утром на другой день; она обняла меня на прощание,
легко приподняв с земли, заглянула в глаза мне какими-то незнакомыми глазами и
сказала, целуя...
— Не утруждайтесь, —
сказал он, страшно передвинув весь рот к правому уху, охватил меня за пояс, привлек к себе, быстро и
легко повернул кругом и отпустил, одобряя...
Стрелять вальдшнепов и
легко и трудно: на чистых местах он летит прямо и плавно, а в лесу и кустах вертится и ныряет между сучьями очень проворно; без преувеличения
сказать, что он иногда мелькает как молния, а потому стрельба в лесу, довольно высоком и частом, требует чрезвычайного проворства и ловкости.